Для меня как для убеждённого атеиста Бог – совесть. Набор своих неблаговидных поступков, которые я в жизни совершал, я не забываю. Совесть, в отличие от вздорного, мелочного, мстительного и неумного божества, придуманного иудеями, не прощает неблаговидных поступков. Я думаю, что это божество с весьма сомнительными моральными качествами потому и имеет до сих пор такой успех (даже увеличивающийся последнее время), что позволяет сделки с совестью, позволяет даже совсем не иметь совести: ведь бог всё простит, только покайся. Истинный Бог, то есть Совесть – не простит, сколько ни кайся. Сделал – отвечай.
Более того, мне до сих пор не даёт покоя поступок, который я не совершил, но к которому был близок и который едва не совершил. Не совершил. Но совесть напоминает, что собирался совершить.
Будучи молодым специалистом, я едва не женился по расчёту. Невеста моя выглядела обыкновенно, не была ни старой, ни страшной, ни глупой. Напротив, была очень хорошо воспитана, образована, хорошо разбиралась в музыке и живописи. Не было любви, но относился я к ней хорошо, а личных обязанностей у меня ни перед кем другим не было.
В чём был расчёт? Её отец был крупный военно-научный деятель, был близок со всем университетским и академическим начальством, а заодно тусовался с поэтами, режиссёрами и проч. Я мог рассчитывать на быструю и беспрепятственную научную карьеру. Помимо этого предполагалось материальное благополучие и вход в культурную элиту, но эти две составляющих меня не интересовали. А научная карьера – прельщала. Хорошая голова и интенсивная работа – совсем не достаточные условия для успеха в науке. Без поддержки путь наверх долог, чреват тупиками, да надо ещё отвлекаться на зарабатывание денег.
В общем, всё понятно. Тем более, что я не лицемерил: в любви не объяснялся. А вот в брак вступить почти что пригласил. Почему же передумал, что помешало?
Представьте себе: родители! Нет, не мои. Её папочка. Она всегда говорила о своём отце с восхищением и с большим уважением. Но обмолвилась, что ещё в 16 лет он драл её, взрослую девчонку, ремнём по ляжкам. Внутренне меня это передёрнуло. Мне трудно было представить за таким занятием достойного человека. У нас в семье не принято было бить детей. Но я с ним был ещё не знаком.
И вот – познакомились. Она меня представила, мы поговорили. Что-то вроде официальных смотрин: дочь она у него была единственная, он специально для этого из Москвы приезжал. Не знаю, понравился ли я ему. Надеюсь, что нет, но согласие дочке он дал. А мне он решительно не понравился. Если кто читал «В круге первом» Солженицына – так точная копия прокурора – тестя дипломата-предателя. Восхищаться таким достойный человек не может.
Решающий шаг надо было вот-вот делать. Вместо этого я заявил, что встречи продолжать не намерен. И тут моя невеста сделала вторую роковую ошибку (первая – не надо было с таким восторгом хвалить мне откровенного жлоба-папашу). Она сказала, что я её полностью устраиваю, и она не понимает, что меня может не устраивать в ней, а если она не устраивает меня как женщина, так мою свободу она ограничивать не собирается: ей нужен официальный брак с перспективным учёным, а чтобы меня именно так воспринимали – уж об этом она сама и её отец побеспокоятся.
Вот это было мило. Это означало, что брак по расчёту был не по моему расчёту (ну, не только по моему) и никаких особых чувств она ко мне не питала. Однако этим заявлением она меня обрадовала: я ведь переживал, что обманул её ожидания, а оказалось – всего лишь сломал её расчёт. Всё, прощай, невеста. У неё хватило ума не угрожать мне неприятностями, если мы расстанемся. Но это я и без неё знал. То, что я не получу теперь в Минске положительного отзыва или рецензии ни на какую работу, я и так понимал. Обойдусь!
Обошёлся. А женился я потом на сироте.
